Когда смерть – копейка… - Александр ВИН

– Капустка нынче для тебя с брусничкой приготовлена, не обессудь, простого засола у меня уже не осталось, так что угощайся, не брезгуй. Слушай, а давай ещё по рюмашке – под капустку-то, а?!

– … Ну, а вот ещё блюдо знатное, попробуешь потом, не отказывайся, леща я тебе цельного запек, с чесночком – так это по нашему обычаю, помню же, что речную-то рыбку ты не часто кушаешь.

Красно-белый фартук задорно приподнимался на плотном брюшке Виталика. Размахивая большим кухонным ножом, он продолжал убеждать Глеба.

– А вот печёнкой-то налимьей тебя в твоих заграницах, наверно, ни один капиталист и не угощал! Я тут в календаре вычитал, оказывается, если живого налима высечь ивовыми прутьями, то от огорчения у него печень вроде бы становится в два раза больше и нежнее! Не врут они, Глебка, как ты думаешь?

Виталик кинул умилительный и одновременно пристальный взгляд на друга, вкусно облизнул пальцы.

– Это же твой налимчик-то был, помнишь, крупнягу ты тогда зимой вытащил?! Глеб, ты всегда под Рождество приезжай, ну хоть на пару-тройку деньков прилети, с твоей-то удачей мы всегда с налимами будем.

– Чтобы я опять с твоих саней на лёд свалился, как тогда? Спасибо.

– Да нет, что ты! Я моему «дрынолёту» левую лыжу поменял и полозья на санках расставил, теперь они, милый мой друг, по одной колее катят, не мотаются! Теперь у меня как в лимузине – водку можно сзади в прицепе на ходу разливать!

Он опять внимательно посмотрел на Глеба. Хорошей фигурой друга Виталик гордился всегда. В ожидании каждой встречи он тревожился разочароваться, но Глеб, к счастью, его пока ещё не подводил.

Тёмные джинсы из тонкой ткани, белая рубашка в синюю полоску. Рукава рубашки закатаны, видны сильные загорелые руки. Небольшие морщинки вокруг лучистых глаз, короткая стрижка с проседью, сильная шея… Его Глебка! Не изменился!

– Глаза-то те же, славные! А шрамов, вроде, побольше у тебя стало… Вот справа, на лбу, не было же зимой этой отметины?! Ошибаюсь, или как? А зуб-то чего поприличней не вставишь? Улыбаешься ты так хорошо, зубы все белые, на загляденье, а вот этот передний… На таком видном месте, да со щербиной! Деньги-то, чай, на кармане есть?

Глеб Никитин с улыбкой потянулся на диванчике, широко зевнул.

– Красота моя, действительно, сильно страдает от такой неправильности. Боюсь только, как вставлю себе новый прелестный зуб, так его сразу же и выбьют. Врагов-то у прогрессивного человечества хватает.

– А чего с Нового года не звонил, далеко где-нибудь был?

– Далеко. Настолько, Виталь, далеко, что паровозы в ту сторону так до сих пор и не ходят. Телефоны тоже не звонят, одни верблюды́ там и труба нефтяная посреди местности протянута, дли-инная такая, как макаронина, лежит. Но люди там, на мою удачу, водятся добрые и богатые… Вот такая забавная поездка на эти полгода у меня образовалась, что и позвонить тебе не было никакой возможности. Наши-то как здесь живут? Назар? Марек? Даниловы?

– … Ох, ёкарный бабай, ты же ведь и не знаешь!

Виталик отошел от кухонной раковины и, виновато комкая в маленьких плотных ручках посудную тряпку, подсел на краешек дивана к Глебу.

– У Жанки дочку-то убило. На майские. Завтра сорок дней уже будет.

Глеб напрягся, оперся кулаками на стол.

– Ты что, серьезно?! Маришка…, Маришки нет…? Как это?

Опустив глаза и вздыхая, Виталик начал разглаживать пальцами скатерть на краю стола.

– Дак, они все поехали на шашлыки на майские, второго числа. Мы-то с Антониной были в деревне у матушки, там праздновали. А из наших мужиков поехали-то тогда Назар, Данилов Герка, Марек. Они мне всё потом про это и рассказывали, и каждый, да и так, в компаниях не раз вспоминали про это происшествие. Ну вот, и говорю, собрались-то они на то самое, на наше место, где, помнишь, ещё осенью были в позапрошлом году, когда ты на юбилей-то прилетал? Бабы с детьми должны были позже подтянуться, к обеду, они всей кучей ещё в магазин заезжали, за приправами там за всякими, за зеленью. Марек примчался первый, как всегда, костер разжечь, дров приготовить, ну всё такое… Потом, вроде, Вадик Назаров с мясом подъехал, он мариновал тогда дома с вечера баранину для шашлыков, в кефире вроде, не знаю… Как так получилось, что Герка сам с дочкой, с Маришкой-то у костра так рано появился, никто толком-то и не понял. Она ведь должна была быть с матерью, та предупреждала, что попозже на берег ко всем подрулит. Хорошо, что ещё Людмила Назарова тогда не приехала, планировала-то ведь вроде вместе со всеми, да у неё самой дочка неожиданно приболела. Ну вот, когда у костра были Маришка, Назар и Данилов, вот тут этот старый снаряд и грохнул в огне-то.

Хмурый Глеб встал, неспокойно заходил, от окна к двери, по маленькой квадратной кухоньке. Виталик убедился, что пространства вокруг стола для двоих вдруг стало не хватать, и уныло сидел на краешке диванчика.

– Ну, чего ты, Глебка? Чего задумался-то так сильно? Давай выпьем за упокой, что ли…

Виталик страдальчески смотрел на друга. Потом потихоньку привстал, неловко, но настойчиво, подталкивая животиком, отодвинул Глеба от плиты, усадил его ласково на диван, негромко начал снова говорить.

– Марек-то, Азбель, всё продаёт свои спиннинги да грузила, магазин-то рыболовный свой расширяет, пристройку делает из соседней квартиры, с пенсионером за стенкой договорился, другую квартиру деду подыскал, оплатил вроде уже всё ему полностью… Чего-то он ещё с рыбной инспекцией областной затевает по участкам на речке, какое-то выгодное спортивное рыболовство там организовывает…

– А у Марека свояк-то есть, помнишь? – Виталик осторожно наклонился к Глебу. – Ну, помнишь, свояк ещё у него – полицейский, сейчас числится каким-то вроде оперативником. А-а, так себе у мужика службочка… Раньше-то этот свояк работал в приемнике-распределителе для малолеток, дак он там начал книжки писать, детективы для газет! На дежурстве-то соскучает, вызывает к себе в кабинет, будто на допрос, пацана, распиши, говорит, мне свою историю, любезный. Имена, фамилии, если хочешь, измени, ну ещё там названия выдумай какие. Мальчишке надоест до чертиков в камере, или там, канализацию в сортире тюремном вычерпывать, а тут – светло, музыка, дядька сигарету разрешил… Все малолетки у свояка-то писали в охотку, кто как умел. А он потом чуть подкумекает, нужную направленность придаст этим каракулям – и в газету. Держите, мол, страшную правду правоохранительных будней! Свояк-то, Бендриков, доволен – ужас! Хвастался сам, у него, говорит, за время работы с шантрапой таких историй штук сто накопилось…!

Капитан Глеб молчал. Оторвал взгляд от тарелки.

– Слушай, пошли, подышим, а, Виталик?

– Ага, пошли! А я курну заодно немного!

Виталик бросился открывать дверь на застеклённый балкон.

Во дворе, в сумрачном квадрате высоких домов, под окнами шумела разноцветная детвора, только-только привыкая к первым дням каникул. Тёплый вечер во дворе собрал немало людей. У соседнего подъезда на тротуаре стояли в беспорядке пианино, холодильник, разнокалиберные ящики; в доме напротив стучал молоток, над верхними балконами вилась, осваиваясь в наступающем погодном тепле, мелкая мошкара.

Из гаражей какой-то мужик приветливо и громко, через всю детскую площадку, окликнул Виталика. Тот, виновато покосившись на Глеба, ничего соседу не ответил и только слабо махнул в ответ рукой. Его друг решительно оперся на балконные перила и молчал.

С тоской в неуверенном голосе Виталик продолжил рассказывать ему о старых знакомых, изо всех сил стараясь отвлечь Глеба от грустных мыслей.

– Серёга-то Серов с зимы уже живет на даче. Жена его совсем достала, вроде бы как на развод подала, он квартиру ей с тещей оставил, там у него сын больной, а сам в дачном домике так и живет, и ночует, копается понемногу в огороде…

– Давай я тебе ещё компотику вишнёвого подолью, а?

– …Серый-то, он аккуратный, у него на дачке все чистенько, прибрано. Я после снега у него был там, сам видел, как он пожар тушил, трава старая с краю около забора горела, так он чуть не прибил из-за этого соседского мальчишку, всё орал на него, что, мол, птицы там, в траве, птенцы… Перелётные вроде… Он там, на своей фазенде, совсем в одиночку-то одичал. Прошлым летом даже кошку в клетке цеплял на яблоню.

Глеб с удивлением повернулся к приятелю.

– Зачем?

– Говорит, чтобы скворцов от урожая отваживать…

Виталик осторожно, стараясь не спугнуть возвращающееся к другу настроение, тронул Глеба за плечи.

– Давай ещё по одной? Чего мы тут, как в театре, в воздух-то уставились?! Пошли, пошли, давай, за стол.

Отчаявшись отвлечь Глеба нейтральными разговорами, толстячок деловито вздохнул, сел попрочнее рядом с ним на диван и отважно вернулся к главному.